Три дня в женском монастыре

 

С детства мне казалось, что верить в Бога можно, не посещая при этом церкви. Как-то так сложилось, что в храме бывала редко и к церкви относилась просто как к красивому творению архитектуры. Неизвестно откуда в раннем юношеском

возрасте возникла идея уйти в монастырь, подальше от мирской суеты. Познакомиться с жизнью монахинь я решила лишь спустя несколько лет, когда представилась возможность провести три дня вдали от мирской суеты, в Свято-Сергеевском женском монастыре.

В секонд-хенде была куплена длинная (аж до пят) юбка с расчетом на то, что это на один раз, в бабушкиных закромах был найден платок - и снаряжение для поездки в монастырь готово.

 

На остановке в Старом городе, возле Дома быта, стояла девушка, одетая почти так же, как и я. Но не только одежда выделяла ее из толпы, а и спокойный, смиренный и глубокий взгляд. К моей радости, я угадала: девушка действительно ехала в монастырь, а потому тоже вышла в Сергеевке. Она привела меня к матушке Феодосии, которая отправила меня жить в скит к матери Марии.

 

Первое впечатление было странным: появилась какая-то легкая тревога и ощущение возвышенного. А еще было неудобно в платке, мешала идти длинная юбка, на которую я постоянно наступала.

 

Скит представлял собою обычный сельский дом с большим огородом и дворовыми постройками. В скит часто селили старцев, иногда паломников. Для паломников при монастыре строятся паломнические комнаты на первом этаже здания, в котором живут монахини.

 

В тот же день меня отправили на вечернюю службу в храм. Поскольку я многого

не знала, допускала массу ошибок: неправильно крестилась, не могла понять, зачем прикладываться к иконам, смотрела на батюшку во время службы, изучая, во что он одет. Когда через пару часов, около шести вечера, стали сходиться монахини на монашеские правила, я вздохнула с облегчением – теперь только смогла хотя бы посмотреть, как они ведут себяв храме.

 

Это действо меня заворожило: монахини в черных нарядах в один голос пели “Аллилуйя”. Их пение, казалось, проникало в каждую клеточку, а от звонких, чистых, сливающихся воедино голосов звенело в голове. И только голос батюшки спускал на землю с высот небесного пения, подытоживая сказанное словом “Премудрость”.

 

Потом был крестный ход в восемь вечера - зрелище необыкновенное по красоте и таинственности: выстроившись по парам, вечно скорбящие Божьи невесты, беззвучно ступая, обходили вокруг храма.

 

Следующее утро началось в половине шестого - собирались на утренние монашеские правила. Мне показалось, что читали то же самое, что и вечером. Поэтому и удивило, как можно одно и то же постоянно читать с такой радостью,

с вдохновением, будто читаешь впервые, открывая для себя неизведанное. Все происходило, как и вчера, в темноте, читали при свечах, и это при том, что в храме есть освещение. Чувство таинственности, познания чего-то возвышенного вместе с блеклым светом от свечи проникало в глубины души. В начале девятого, после монашеских правил, все отправились в трапезную.

 

Трапезная состоит из столовой, в которой стоят большие столы, кухни и подсобных помещений с подвалом. Раньше я представляла себе монастырь как серое угрюмое здание с множеством холодных келий, в которых в окружении безрадостных стен живут монахини. Мне представлялось, что они целыми днями сидят в кельях старинного монастыря и читают, читают до умопомрачения, что они подвергают свое тело пыткам голодом, питаясь только хлебом и водой, и лишают себя всех благ цивилизации. Оказалось совсем не так: они живут в нормально оборудованных комнатах (монастырю лишь пять лет, потому комнаты уютные), питаются хорошо.

 

Несмотря на то, что я попала в монастырь во время поста, мне предложили такое меню, какое не всегда есть в ресторанах: из одних только кабачков было несколько блюд. Всегда на выбор был суп или борщ, вермишель по флотски с грибами или каша со всевозможными драниками из кабачков, икрой из свеклы, подавали свеклу по-корейски, аджику и прочее разнообразие блюд. Даже человек, не представляющий своей жизни без мяса, при таком изобилии блюд не заметил бы

его отсутствия.

 

Перед тем, как утром садиться кушать, прочли молитву перед работой и всем дали послушания (работу на день). Моим послушанием было помогать матери Марии по хозяйству.

 

Кого-то отправили в просфорню помогать печь просфорки, кто-то ухаживал за цветами, помогал на кухне - в общем, работа нашлась каждому.

 

Кстати, среди монахинь много девушек до 30 лет. Несмотря на то, что они и не притрагиваются к косметике, их личики чистые-чистые, у всех ясный выразительный взгляд, все они физически здоровые и очень красивые. Глядя на них, меня мучил вопрос: что привело столь прекрасных девушек в монастырь, почему они сознательно отказались от возможности быть любимыми, испытать счастье материнства?

 

На территории монастыря рабочие достраивали здание, в котором живут монахини. Был такой эпизод: я пришла на обед немного позже, когда монахини уже покушали и за стол садились рабочие. Мужчина спросил у меня, свежие ли блюда. Поскольку я не поняла, к кому он обращается, ничего не ответила. Он же, хмыкнув, отвернулся.

 

“Нашел у кого спрашивать, - засмеялись его друзья, - им же нельзя с нами разговаривать”. Тем не менее монахиням постоянно приходится видеть мужчин,

работающих на стройке, а это искушение.

 

Еще большее искушение - крестины или венчания, которые проводят в монастыре. Матушка Валентина, у которой обе дочери ушли в монастырь, рассказала о том, что новомодное желание венчаться непременно в монастыре монахини воспринимают без особой радости, потому что это для них большое искушение. В дни, когда при монастыре проходят таинство крещения или венчание, монахини стараются не выходить на улицу, обряд проводят лишь три монашки и батюшка.

 

По словам матушки Валентины, у многих материнский инстинкт к 30-ти годам берет свое, но важно найти в себе силы и не поддаться искушению, ведь если за обычным человеком ходит один бес, то за монахом - семь.

 

С девяти утра до полудня все в монастыре выполняют свои послушания. Вместе с девушкой Викторией, которая живет при монастыре после окончания духовного училища, мы помогали матери Марии, седовласой женщине с добродушным лицом. За работой на огороде и разговорами с Викторией время пролетело незаметно.

 

Вика рассказала, что пошла по стопам брата-священника, который еще с детства выбрал свое призвание. Она рассказала, что хоть в семье нечасто посещали храм, сначала старший брат, а затем и Виктория решили связать свою жизнь со служением Богу. Родители за них очень рады. Рада за своих дочерей, ставших монахинями, и матушка Валентина.

 

Не знаю, для кого как, а мне это показалось странным: если бы, допустим, мои дети ушли в монастырь, я думала бы, что это наказание. Впрочем, оглянувшись вокруг, можно понять: в монастыре гарантированно дети не попадут в дурную компанию, не станут наркоманами. К тому же, они не живут по маршруту “бар - дом – работа - бар - дом”. Но и выдержать однообразные дни с постоянными молитвами - тоже занятие невеселое, от которого можно потерять ощущение реальности.

 

Я не могла представить, как монахини не читают газет, не смотрят телевизор, то

есть не живут в ногу со временем. Но Виктория объяснила, что вся эта суета только мешает, а в случае войны или большого бедствия они и без газет об этом узнают.

 

После обеда наступает время отдыха: на пару часов все замирает. Около трех часов дня все снова возвращаются к своим послушаниям. В четыре вечера начинается вечерняя служба, в шесть - монашеские правила, потом крестный ход, ужин, молитва на ночь и сон.

 

Меня взволновало, как можно есть перед сном, но оказалось, что о фигуре особо здесь не заботятся: важна физическая сила и выносливость, чтобы хорошо работать по хозяйству, а точеной фигуркой хвастаться не перед кем. Тем не менее “пышек” среди монахинь не так уж и много. “Вот пожила бы ты у нас с месяц, - говорила мне мать Мария, - живо поправилась бы!”.

Ложась вечером спать, почувствовала невыносимую тоску: каждый уголок стал мне неописуемо дорог. “Завтра ехать домой” – эта фраза разъедала мозг. Еще день назад я сомневалась, что смогу пробыть в монастыре хоть несколько часов, а теперь не хотела уезжать. Наутро меня удивило, насколько свежим и чистым стало мое лицо, а взгляд - более глубоким и открытым. Почерк стал заметно ровнее и аккуратнее. Если по приезде в монастырь креститься для меня было в диковинку, теперь это доставляло мне удовольствие. Тишина – вот то, чего не хватает в миру, спокойствие - черта, присущая всем обитателям монастыря. В них нет привычной для городского жителя суетливости, вечной спешки.

 

Одна из матушек рассказала, что, лежа в больнице в Краматорске, она услышала звон колоколов и, несмотря на запреты врачей, пошла в церковь. “Разве я могла удержаться, слыша колокольный звон?” - говорила она.

 

Сказать, что я полностью отдохнула за эти дни душой, не могу: теперь в ней было

еще больше вопросов, ответы на которые предстояло искать не в благоговейной тишине, а в бушующем океане мирской жизни. И каким бы грязным ни был этот океан, я поняла, что вряд ли смогу променять его на чистое журчание монастырского источника. Очистить общими усилиями океан, чтобы можно было пить из него, по моему мнению, гораздо сложнее, чем поддерживать чистоту в маленьком источнике. Впрочем, у каждого на этот счет свои мысли. А вот побывать в монастыре, прикоснуться к благоговейной тишине, почувствовать елейно-постный запах умиротворения, стоит всем, кто ищет.