Когда я узнала подробности этой истории, то захотелось прямо-таки по цицероновски возопить: «Доколе? Доколе, Катилина, ты будешь злоупотреблять терпеньем нашим?».
А ведь действительно, доколе? Сколько обычному смертному человеку отмерено терпения? И сколько ему вообще терпеть? И вообще, как выглядит вот та, самая последняя капля, которая должна переполнить чашу нашего терпения?
Джон Сильвер нервно курит в коридоре…
Для справки: Джон Сильвер, он же «Окорок», он же «Одноногий». Самый страшный пират, но удачно притворяется добрым. Характер скрытный. Не женат.
Героя нашей публикации дедушку Ваню роднит с этим пиратом разве что отсутствие ноги. Ему 86 лет. Кроме отсутствия ноги, он слеп на один глаз и туг на оба уха. Дедушка Ваня давно уже вдовец. Но судьба одарила его замечательной дочерью, благодаря которой он и по сей день жив и не унывает. Вернее, не унывал... Однако все по порядку.
Иван Иванович инвалидом стал еще в прошлом веке, в 1981 году. В результате бытовой травмы (попал под трамвай) он лишился левой ноги (ниже колена). Нужно сказать, что более тридцати лет он прослужил в авиации, был участником Великой Отечественной войны. Возможно, благодаря воинской закалке, он смог и физически, и морально перенести этот удар судьбы. В 54 года Иван Иванович стал инвалидом второй группы и обладателем замечательной льготы на получение один раз в два года бесплатного протеза.
Сам протез внешне очень напоминал сильверовский (деревянный, с кучей шнурков и резинок, весом около 20 кг), но и на том было большое «мерси» государству за заботу и ласку. Инвалид, как и положено, обновлял свою деревяшку раз в два года. Тем более, что трудов это никаких не составляло. В определенный срок из протезной мастерской, которая располагалась в старой части города, поступал звонок. «Иван Иванович, вам пора получать новый протез», - говорила телефонная трубка. И инвалид, радостно поскрипывая деревянной ногой, отправлялся за обновкой.
В набор, кроме непосредственно «ноги», входили несколько чехлов и ботинок. Там же, в мастерской, деду снимали мерки и подгоняли ногу под нужный размер. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Очевидно по причине острого дефицита в стране дерева (все ушло на тремпеля и зубочистки) в мастерской стали выдавать только ботинок и чехлы. Но наш Иван Иванович не унывал. А руки на что? Короче, чинил и латал он свою ногу, как только мог. Так прошло долгих восемь лет…
Как, вы еще не в саду?! Идите в сад!
В нашем случае деда послали не в сад, а на ВКК, что, собственно, было одно и то же. Устав ждать приглашения и износив в хлам свою деревянную ногу, Иван Иванович робко набрал номер телефона протезной мастерской. «Теперь протезы выдает только Донецк и только через врача и ВКК», - уже не так мило ответила телефонная трубка. «Подумаешь, ВКК, - храбрился дед. – Чай, не фрицы, свои ведь! Да и не сирота я, попрошу дочь подсобить разобраться с этой ВКК».
«Жареным» запахло уже в регистратуре поликлиники № 3, куда Иван Иванович, вместе со своей дочерью Инной обратились с вопросом: «Что делать?». «Вам нужно идти на прием к травматологу, - сказала регистраторша. – Но чтобы туда попасть, вам нужно взять талон. За талоном нужно прийти в семь часов утра, так как по-другому вы к травматологу не попадете».
Делать нечего. Ранним утром Инна отправилась в регистратуру, где с боями урвала-таки заветную бумажечку к травматологу. Дальше рассказывает Инна:
«Я вызываю такси и везу папу к врачу. Повторю, отец без ноги, глух и почти слеп. Ему 86 лет. Отсидев приличную очередь, мы вошли в кабинет травматолога. «А чего вы ко мне? Я тут при чем? - равнодушно вопрошал врач. – Идите к хирургу!». Уже выходя из кабинета, я услышала, как травматолог тихо сказал медсестре: «Я помню этого деда с 1981 года. Ему ногу трамвай переехал».
Чтобы попасть на прием к хирургу, снова пришлось занять с восходом солнца очередь за талоном, вызвать такси и припереться в поликлинику. «Хирург в отпуске, - ответили в регистратуре. – Будет только через две недели!». Две недели пролетели, и в назначенный час, на такси, Инна приезжает с отцом в поликлинику. «Приволакиваю его почти на себе на второй этаж. Возле кабинета хирурга кого только нет – никого нет! «Удивительно, а талонов не достать», - мелькнуло в голове. Но радоваться было рано. «Не понял, а я тут при чем, - сонным голосом спросил хирург, глядя на инвалида и запыхавшуюся женщину. – Вам нужен травматолог».
Очевидно, уловив в глазах женщины что-то нехорошее, доктор вызвался проводить инвалида на первый этаж в кабинет травматолога. «Что у вас?» - спрашивает уже другой травматолог. И вновь, в который уже раз, Инна рассказывает историю о том, что отец инвалид, ему нужен протез и так далее… «Вам нужна реабилитационная карта, - огорошил врач. - Медсестра, покажите им, что это такое».
Пред вратами ада…
Реабилитационная карта, которую показала медсестра, состояла из восьми листов формата А 4, с которых нужно было снять ксерокопию. Заплатив деньги за эту процедуру, Инна стала вникать в суть этого документа. По мере того как она углублялась в ознакомление, волосы на ее голове сначала легко зашевелились, а потом встали дыбом: анализ мочи, анализ крови, ЭКГ, флюорография. Дальше шли врачи: хирург, травматолог, терапевт, окулист, невропатолог, отоларинголог… И к каждому нужно достать талон, и каждому нужно показать деда. Напомню – без ноги, глухого, полуслепого и 86-летнего… Ах, если бы Инна знала, что все это только цветочки.
«Как оказалось, попасть к окулисту было в принципе невозможно за отсутствием такового, - рассказывает она. – Две медсестры, его заменяющие, проверили у слепого деда зрение (в табличку с алфавитом потыкали указкой) и сказали, что справку выдавать они не имеют права. Флюорограф в поликлинике тоже не работал, и я повезла отца на такси на Новый Свет. Правда, когда мы туда приехали, нам сказали, что без направления терапевта флюорографию делать не будут. Я чуть не расплакалась! Стала просить, мол, папа не ходит, войдите в положение. Вошли, спасибо большое».
Надолго останется в памяти Инны поход к невропатологу поликлиники № 3. Не буду называть ее фамилии, но если главный врач лечебного учреждения захочет ее узнать, он может позвонить в редакцию, я назову ее… Итак, возле кабинета невропатолога тоже никого не было. Инна вошла в кабинет, уже привычно волоча на себе папу. «На что жалуетесь?», - спросила врач, глядя куда-то в окно. «Идите, подождите в коридоре, я сейчас все напишу», - сказала она.
Под кабинетом Инна с Иваном Ивановичем просидели… полтора часа. За это время ни один больной к врачу так и не зашел, за отсутствием последних. Зато Инна имела возможность услышать, как врач обменивалась с медсестрой рецептами консервации, жаловалась на боль в спине и отсутствие хорошего массажиста. Через полтора часа врачиха (не хочу называть ее по-другому) пригласила Инну в кабинет. Запись в реабилитационной карте состояла из шести (!) неразборчивых строчек. Мне удалось разобрать только несколько слов: «шаткость», «головокружение», «шум в голове». Странно, она вообще-то поняла, что на приеме был безногий старый человек?!
Кстати, ни один врач дедушки даже пальцем не коснулся. Но его личное присутствие требовалось в обязательном порядке…
Издевательства продолжаются…
Чтобы взять копию идентификационного кода, Инне тоже пришлось изрядно понервничать. Старая бумажка настолько обветшала, что требовалось взять дубликат. Вооружившись паспортом отца (она не стала его тащить в налоговую, наивно полагая, что проблема выеденного яйца не стоит), Инна подала паспорт работнице службы. «Так это не ваш паспорт, а отца? - удивилась та. – Значи,т так, пишете доверенность, идете к нотариусу, заверяете ее, а потом ко мне. Есть второй вариант: идете к участковому терапевту, он пишет бумажку, что человек не ходячий, и вы заверяете ее у главного врача поликлиники». Окончание Инна уже не расслышала. «Это бред сивой кобылы», - прошептала она помертвевшими губами.
Бред продолжался. Как оказалось, получить протез было невозможно без копии трудовой книжки. В нотариальной конторе ей сказали, что один заверенный лист трудовой стоит 10 гривен. В трудовой Ивана Ивановича их насчитали девять. Итого - 90 гривен!
Сейчас все необходимое вроде как собрано. Осталось ждать заседания высочайшей комиссии. А пока в моей голове роятся вопросы: кому все это надо? Лишат ли протеза за плохой анализ мочи и неважную кардиограмму? Если нет, то зачем старому человеку все эти формальные посещения врачей (на дедушку никто толком даже не взглянул)?
На первый вопрос ответил врач (не будем называть какой). «Вы что, не понимаете? У государства вся надежда на то, что не многие из претендентов смогут дойти до финала. На то и расчет. Пишите в газету, может, хоть что-то сдвинется с места…».
P. S. Многие вопросы Инна вынуждена была решать по звонку. Хорошо, что у нее сохранились некоторые связи. К врачам претензий нет (или почти нет). Они, как и все мы, являются заложниками системы. Системы, которая не оставляет никаких шансов на благополучный исход.
Алла Слабоусова